Новая структура Правительства Российской Федерации, утвержденная 25 мая 2018 года, словно написанная на лакмусовой бумаге, проявила суть произошедшей за последний десяток лет смену элитных групп и передислокацию сил в системе управления образованием в нашей стране.

Как известно, после ухода в августе 2016 года с поста Министра образования Дмитрия Ливанова на его место пришла Ольга Васильева — ставленник Администрации Президента. Новый министр с самого начала своей работы обозначила четкую нацеленность на смену курса вверенного ей Министерства с откровенно либерального на более традиционный, в чем-то даже консервативный путь управления системой образования. Символично в этом смысле звучал едва ли не первый публичный тезис Ольги Васильевой на новой должности: «Образование — это не услуга». Вероятно, объективная реальность, выражающаяся в катастрофическом понижении качества образования у молодого поколения, которую со всей очевидностью ощущает отечественный ВПК и профильные ВУЗы, заставила обратить более пристальное внимание Администрацию Президента на школу. Возможно, были и иные причины, но не это является предметом нашего исследования, важно главное: образование в вопросах внутренней политики переместилось по приоритетности на первые позиции, его проблемами начали заниматься. Иначе, зачем было бы менять министра за два года до новых выборов Президента? В иных отраслях министров никто не менял (Улюкаев не в счет — там иной сюжет, хотя все в этом мире и взаимосвязано).

А если, как мы слышим сегодня, свой крайний президентский цикл Путин намерен акцентировать внимание на внутренней политике, то к началу этой работы его Администрации надо было не только разобраться в том, почему школа и ВУЗы «не дорабатывают», но и подготовить предложения о том, как решать накопившиеся проблемы. Отсюда и появление ФАНО, и перестройка Академии наук, и изменения в персональном составе руководства ведущих педагогических ВУЗов страны и многие другие, не столь заметные для широкой общественности, но весьма значимые изменения.

Что мы видим? В сравнении с началом предыдущего президентского цикла в отрасли образования практически полностью изменился «элитный ландшафт»: все известные нам авторы и глашатаи либеральных реформ в образовании оказались отодвинуты на вторые и даже более далекие роли. Фактически все: Фрумин, Асмолов, Кондаков, Семенов и далее по списку — перестали мелькать в качестве основных «экспертов» на различных заседаниях в Министерстве, а их ставленники и соратники отправились из теплых министерских кресел работать «в поля»: кто-то в регионы, кто-то в «Сириус» и «Артек», а кто-то и вовсе на преподавательскую деятельность.

Показательны, кстати, и изменения, случившиеся в структуре ряда подведомственных Минобрнауке учреждений, еще недавно влиятельных и знаковых. Так, например, в декабре 2017 года был реорганизован ФГАУ ГНИИ ИТТ «Информика» (организация, долгое время отвечавшая за информатизацию в образовании), а в феврале 2018 года также «реорганизации» (читай — ликвидации как самостоятельной единицы) подвергся «Федеральный институт развития образования», возглавляемый Асмоловым и до последнего времени бывший одним из главных источников всех реформаторских идей в образовании. И это, пожалуй, самое чувствительное из «непубличных» изменений в системе образования последнего времени.

Обращает на себя также внимание смена руководства Федеральных педагогических ВУЗов — МГПУ и РГПУ им. Герцена, произошедшая уже при новом Министре. И если в Московском Государственном Педагогическом Университете господина Семенова уволили почти сразу и также быстро ему нашли замену из «стана консерваторов», то в Петербурге борьба за кресло ректора продолжалась больше года и в ней активнейшим образом участвовал Николай Кропычев (Ректор СПб ГУ), известный своей идейной близостью к либеральному клану, а так же симпатиями к команде Ректора НИУ ВШЭ Кузьминова и их идеям про то, каким должно быть образование в нашей стране.

То есть даже на внешнем, публичном «контуре» образовательных элитных групп за последние два года произошли явные, если не сказать кардинальные, изменения. Но говорить о том, что «консерваторы» победили и новый — старый Министр Просвещения теперь может спокойно начинать работу по наведению порядка в образовании, не приходится. Что доказывает со всей очевидностью разгоревшийся накануне выборов Президента скандал с принятием новых, отчасти консервативных, Федеральных образовательных стандартов (ФГОС). Попытка их принятия была встречена воем и криком со стороны «отлученных» Асмоловых и Ко, и под давлением «общественности» отложено на лето. Так что элитная схватка с этой группировкой еще продолжается. Но интереснее и важнее другое.

Дело в том, что в системе образования, помимо двух названных «групп влияния», а именно — консервативных представителей национально ориентированной промышленности, науки и части местных элит и противостоящих им, «глобально» настроенных экономистов, бизнеса и чиновников, за последние полтора десятка лет сформировалась «третья сила» — молодая и очень активная группа «интересантов». Их олицетворением является Рособрнадзор и все те, кто «кормится» от его деятельности. Имя им — легион: государственные и негосударственные структуры, связанные так или иначе с организацией и проведением Государственной итоговой аттестации (ОГЭ и ЕГЭ), Всероссийских проверочных работ (ВПР), издатели учебной литературы и пособий к тем же ЕГЭ и ВПР, частный и корпоративный бизнес, зарабатывающий на подготовке к проводимым экзаменам и проверкам… и, как говорят, «на закуску», по мелочи — все, кто заняты лицензированием образовательной деятельности, аккредитацией, независимой оценкой качества знаний, рейтингами, антикоррупцией и т.д…

Поле жизненных интересов и деятельности этой очень немалочисленной группы — это настоящий Клондайк в буквальном, финансовом смысле! Причем разрастающийся год от года как раковая опухоль на теле системы образования: достаточно взглянуть на растущее число проверочных работ и всевозможных «контрольных мероприятий» (помимо ЕГЭ и ОГЭ), организуемых по линии Рособорнадзора.

Поэтому не удивительно, что при формировании нового состава Правительства и его структуры, этой молодой (и потому агрессивной, нацеленной на быстрое достижение своих целей), очень деловой элитной группе удалось пролоббировать решение, по которому Рособрнадзор оказался выведен из-под контроля Минобрнауки в отдельное самостоятельное ведомство и переподчинен, по сути дела, Премьеру, которого довольно сложно заподозрить в понимании проблем образования.

А это означает, что господин Кравцов (руководитель Рособрнадзора, сохранивший свой пост) становится начальником как для школ, так и для ВУЗов. Ведь именно он со своей командой, а не Васильева со своей, будет определять, какие экзамены и проверочные и с какой частотой будут сдавать ученики и студенты. Попутно он же будет раздавать лицензии и государственные аккредитации ВУЗам. Так что переоценить степень влияния этого ведомства на систему образования просто невозможно, при том, что оно не подчиняется в новой структуре Правительства ни Министерству Просвещения, ни Министерству Науки.

Перед молодым и амбициозным, почувствовавшим запах силы, Кравцовым и его коллегами открывается совершенно грандиозное, непаханое поле для умножения усилий по «повышению качества образования» через тотальный контроль всех: учеников на ОГЭ, ЕГЭ и ВПР (а можно и еще что-то придумать потом), школ и ВУЗов — через механизмы лицензирования и аккредитации, учителей и преподавателей — через инструменты «учительского роста» и квалификационные испытания раз в пять лет. А обладая статусом прямого подчинения только Правительству, Рособрнадзор, по факту, получает еще и возможность законодательной инициативы, что позволяет ему манипулировать последним как для получения новых бюджетов, так и для расширения сферы своей деятельности и форм контроля.
И все это исключительно «токма ради пославшей мя жены…», как говорил Отец Федор в незабвенных «12 стульях», то есть «ради повышения эффективности и качества образования»… Глядя в искренние глаза Кравцова, всякий раз произносящим эту мантру, мы, бесспорно, ему верим вместе с Правительством и Премьером… Нам ничего иного не остается.

Наверняка читатель (и Председатель Правительства) скажет: но это же логично — вывести контролера из подчинения у тех, кого он будет контролировать! Да, разумеется, это очень правильно. С одной оговоркой: кто будет контролировать контролеров? Медведев? А контролеров над контролерами? Путин? И на чьи интересы, кроме интересов контролеров, будет работать школа и ВУЗ? Если мы спросим сегодня у людей из системы образования, они в один голос скажут: Рособрнадзор со своими проверочными процедурами уже сейчас, до всех этих реформ, работал против здравого смысла, интересов образования, ученика и общества. Их деятельность шла всегда вразрез с деятельностью школы и уничтожала учителя, превращая его в начетчика в стенах школы и репетитора за рамками уроков. Если это так, тогда зачем давать этому ведомству еще большую власть над образованием, не слишком ли это рискованно?

К слову сказать, повышение статуса Рособрнадзора — уникальный случай, поскольку ни в отношении Федеральной службы по надзору в области здравоохранения, надзорным ведомствам по труду и занятости, пожнадзору или даже налоговой службе (!!) так не повезло: все они остаются в подчинении соответствующих Министерств! С чего бы такая честь Кравцову и его подчиненным?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, придется разобраться с тем, какое значение играет контроль в образовании и как он влияет на жизнь школы и ВУЗа. И почему у этого ведомства оказались столь мощные лоббистские позиции…

Итак, осмыслив перестановки в Правительстве, попробуем разобраться, как сегодня выглядит контроль качества образования, кто и как его проводит и почему в последнее время появилось столь много критических высказываний, от вполне заслуживающих внимания специалистов (например тут и тут), выступающих против решения вывести Рособрнадзор из подчинения Министерства Просвещения и Министерства науки в прямое подчинение Правительства.

Для исследования этого вопроса давайте обратимся к школе как наиболее массовой форме образования, тем более, что это касается практически каждого человека в нашей стране, а ВУЗы пока трогать не будем: там своя специфика.

Но что такое контроль наличия знаний у ученика с точки зрения школьного образования? Педагогика давно и вполне определенно ответила на этот вопрос: контроль знаний в педагогической работе подчинен задачам обучения и всегда является вспомогательной функцией, учитель проводит проверку знаний по окончании изучения темы или определенного курса. Делается это не для отчетности, а для понимания, какие темы надо подтянуть, какие задачи ученику стоит порешать дополнительно. Для учителя важна не оценка, а наличие знаний, ведь именно усвоение знаний учеником и есть цель обучения. И диплом, полученный по окончании обучения, всегда означал, что школа подтверждает: закончивший ее учащийся знает соответствующий перечень предметов, что подтверждено наблюдениями и оценками учителей этой школы. Смысл всегда был именно такой: учитель оценивал ученика в комплексе, с учетом его личных качеств и особенностей, а также успехов в течение обучения ( раньше даже отдельная оценка ставилась за прилежание, то есть за умение и желание работать). Но в случае с ЕГЭ, как мы все четко понимаем, важны не знания и личные характеристики ученика, а балл, причем только по тем предметам, которые надо сдать для поступления в выбранный ВУЗ. В этом и проявляется ключевое различие между педагогической оценкой и баллом ЕГЭ.

В те давние времена, когда во главе угла стояла задача получения знаний и формирования личности, а не баллов, в случае перевода или поступления в новое учебное заведение «довузовского» уровня, контроль знаний использовался лишь как инструмент мониторинга. Кстати, диплом сопровождался тогда еще и характеристикой, в которой давалась педагогическая оценка личности абитуриента. Поэтому «вступительные экзамены» в школу или ПТУ проводились лишь для понимания того, с какими проблемами столкнется новый педагогический коллектив в лице нового учащегося. При этом поступали в ПТУ или переводились в 9 класс все равно все, никто не оставался на улице. И только в ВУЗах контроль знаний работал на «отсечку», то есть выполнял функцию выбора лучших из претендентов. Этому было свое вполне резонное объяснение: повышенные требования к абитуриентам определялись программой ВУЗа, которую освоить мог только подготовленный учащийся, ибо стране не нужны были неучи с дипломом о высшем образовании, поэтому их «отсекали» еще на входе.

По факту мы имели две разные системы контроля знаний: мониторинговую и «отсеивающую». И работали они независимо друг от друга на две разные задачи. Сегодня эти задачи слепили в одну и пытаются этим волшебным «микротелескопом» посмотреть на ученика на всех этапах его обучения. Именно по такому «микротелескопичному» принципу делаются все проверочные работы Рособрнадзора — от ВПР до ЕГЭ.

Как нам говорят, в позднесоветские годы в ВУЗах начался бардак и повальное взяточничество и поэтому потребовалось введение «независимой оценки» в форме государственного экзамена, которая была призвана уничтожить «коррупцию» на всех уровнях разом как в вузовских, так и в школьных приемных комиссиях. Что там с коррупцией было на самом деле, сейчас уже не разобрать (реальных исследований на сей счёт нет), но на этом фоне общественного желания победить виртуального коррупционного врага в 2004 году был создан Рособрнадзор. И этому ведомству, подчинявшемуся Министерству, удалось в очень короткие сроки узаконить ЕГЭ в качестве единственного и главного мерила «качества образования». При том, что идея ЕГЭ возникла всего за два года до этого — вот ведь совпадение!.. Причем сделать ЕГЭ обязательным удалось без всякого публичного отчета о результатах «апробации» этого инструмента.

Примечание:
в 2002 году, с подачи тогдашнего министра образования Филиппова, была начата работа по апробации так называемых ГИФО (Государственных образовательных финансовых обязательств). Суть проекта сводилась к выпуску некоего финансового сертификата, который поступал бы в ВУЗ или организацию среднего специального образования вместе с выпускником и на основании этого сертификата учебное заведение получало бы государственное финансирование по данному студенту. Проект «деньги следуют за студентом» включал в себя в качестве инструмента оценки тот самый ЕГЭ, который мы сегодня и имеем, причем ГИФО как модель была признана нерабочей, а вот ЕГЭ оставили… Классический пример того, как работает принцип «проси больше, дадут столько, сколько надо».

В итоге, весь педагогический процесс в стране, все ученики, школы и ВУЗы были поставлены нормативно (Законом) в условия, когда у школы отобрали право самостоятельно выдавать дипломы и единственной внятной целью для образования стали именно баллы ЕГЭ. Надо ли объяснять, как это повлияло на школу и учителя? Если раньше все понимали, что учимся мы для получения знаний, которые надо было демонстрировать в ходе обучения и на школьном экзамене, то теперь все обучение подчинили получению сертификата ЕГЭ, без которого никуда поступить дальше невозможно.

«И что, какая разница, экзамен в школе и ЕГЭ — это же одно и то же по сути дела!» – скажет обыватель. Нет, разница принципиальна: задания контрольно-измерительных материалов (КИМ) и способы оценивания результатов ЕГЭ задает Рособрнадзор, а мнение учителей школы об ученике и его способностях, демонстрируемых на протяжении 11 лет обучения, никого не интересует. Нет и не было никаких 11 лет учебы, нет ученика, нет учителя, нет коллектива школы — есть ЕГЭ! Из образования полностью исключается объект образования — человек, есть только информация о нем на портале госуслуг, «независимая» и, якобы, «объективная». А с учетом закрытости процедуры экзамена мы вообще получили ситуацию, что школа учит человека, которого какой-то автомат оценивает по одному ему известному алгоритму. И от того, как ученик будет оценен этим неизвестно как работающим автоматом, зависит: получит он диплом об окончании школы или не получит. Иными словами, мы пришли к тому, что школа как учебное заведение не нужна, от нее требуется только социальная функция содержания подростков и надзора за ними (к этому, кстати, подводит и нарастающий вал отчетности учителя, не связанной с учебной деятельностью… но это — отдельная тема).

Школа, репетиторы, издатели, органы управления образованием работают теперь только на одно — на научение ученика решать задачки ЕГЭ. При этом Рособрнадзор и его подведомственные организации в единоличном формате определяют требования к ученикам: именно они разрабатывают контрольно-измерительные материалы (КИМ) и критерии оценивания работ. Именно на эти, ставшие главными, методические ориентиры, работает учитель и репетитор, а вовсе не на учебную программу, учебник или ФГОС. Если сопоставить КИМы и ФГОСы по предметам, то любой может убедиться: это, мягко говоря, разные по требованиям к ученику документы. Учебные программы школы тематически пересекаются с КИМами, но далеко не всегда совпадают в содержании и практически никак не охватывают части «С» экзамена. В итоге, учителя вынуждены «подверстывать» ежегодно свои учебные программы под появляющиеся новые задания ЕГЭ или изменения в его оценивании или процедуре проведения…
Таким образом, как мы видим, Рособрнадзор своей деятельностью напрямую влияет на учебный процесс, хотя заявляет о своей «непричастности» к нему.

По факту, на сегодняшний день для поступления на бюджетное место в столичном ВУЗе ученик либо должен выиграть олимпиаду, входящую в федеральный список олимпиад по предметам, либо научиться решать задачки ЕГЭ как минимум на 70 баллов по трем предметам (в сумме не менее 210 баллов). При этом учителя — предметники по профильным предметам скажут вам, что в рамках обычной школьной программы выучить, например, физику, химию или информатику на 70 — 80 баллов ЕГЭ невозможно, и будут правы: за 1 час в неделю по предмету научить решать олимпиадные задачки невозможно. Отсюда результат: не менее 70% современных 11- классников готовятся к ЕГЭ с репетиторами или на курсах, а многие начинают эту подготовку еще с 10 класса и ранее.

К моменту появления в Законе об образовании статьи про ЕГЭ этот экзамен окончательно стал главным делом для образовательного надзорного ведомства. Хотя у автора этих строк есть стойкое ощущение, что не Рособрнадзор «вынужденно», по подведомственности, занялся ЕГЭ, а ровно наоборот, лоббисты ЕГЭ создали Рособрнадзор, выводя намеренно и целенаправленно контрольную функцию Минобразования в отдельную, по сути, личную структуру.

Получив в свое полное, безраздельное и бесконтрольное (!!) распоряжение на основании «Закона об образовании в РФ» ЕГЭ, Рособрнадзор наконец смог полноценно расправить крылья и получить поле для деятельности, а вместе с ним — бюджеты и влияние… Достаточно вспомнить, что некоторое время даже Губернаторы находились в некоторой зависимости от Рособрнадзора, поскольку показатель баллов на ЕГЭ по их региону влиял на их личный рейтинг… При этом сам Рособрнадзор никогда, ни разу в истории не публиковал никаких отчетов по проводимому экзамену!

Зато неизменное год от года «повышение качества образования в целом по стране» и «повышение доверия к государственному экзамену», с пафосом объявляемое надзорным ведомством, давало Рособорнадзору основание для лоббирования решений о расширении модели независимой оценки знаний на 9-е и остальные классы — так родился ОГЭ («Основной государственный экзамен» для 9-классников) и ВПР («Всероссийские проверочные работы» — для всех остальных).

Результатом успешной работы ведомства стали принятые на государственном уровне решения о том, что уже с 2020 года школьники будут сдавать 6 обязательных экзаменов ОГЭ в 9 классе и с 2022 года (по словам Министра) — 4 обязательных экзамена на ЕГЭ (включая иностранный язык!!). Следом идут все остальные классы: их ждут регулярные Всероссийские проверочные работы (ВПР) по самым разным предметам и в разных классах. О последних следует говорить отдельно, поскольку это — настоящая диверсия и вредительство для системы образования, если использовать терминологию советского периода нашей истории (начало разговора об этом есть тут).

Параллельно с этим активнейшим образом развивается побочный бизнес на ЕГЭ: от криминального (продажи ответов на задания) до относительно легального (репетиторство) и вполне респектабельного (издание литературы и пособий для подготовки к экзамену). Объем этого рынка на сегодня никто оценить не берется. Очевидно, что Рособрнадзор впрямую с ним не связан, но этот рынок ведь целиком и полностью зависим от ведомства, не так ли? А кто платит за все это? Правильно — родители. Отличный проект получился: чиновники зарабатывают на бюджете, бизнес — на родителях.

Но вернемся к проектам, которые реализует Рособрнадзор. Вторым из них по значимости и степени влияния на систему образования пока остается ОГЭ, то есть экзамен по итогам 9-летнего обучения. Сейчас это 4 обязательных экзамена.

Одним из главных отличием ОГЭ от ЕГЭ является то, что этот экзамен должны сдать все (иначе придется оставлять учеников на второй год в 9 классе, а это перерасход бюджета — самое страшное нарушение для чиновника), и поэтому требования на этом экзамене, предъявляемые к ученикам, по мнению учителей, занижены до неприличия. Так, например, для получения «тройки» по информатике надо решить 4 задания из числа тех, которые решит даже смышленый 5-классник, никогда не изучавший этот предмет. По остальным предметам ситуация не лучше: сдать ОГЭ практически по всем предметам, а значит, получить диплом о 9-летнем обучении в школе можно, по существу, не обучаясь в средней школе.

Это положение дел подтверждают учителя всех, без исключения, предметов: информация о том, что двоечник Петя получил на ОГЭ четверку (ладно бы тройку) — это типичная для этого экзамена ситуация, наблюдаемая из года в год. Следствием такого положения дел становится конфликт школы с родителями ученика, которые увидев четверку вместо обычной двойки, начинают обвинять учителя в необъективности и, что самое печальное, настаивают на продолжении обучения в 10-ом классе ничего не знающего Пети. Петя, соответственно, со своей стороны становится на позицию «я же Вам говорил, что я все знаю!» и перестает учиться вовсе. Конфликтность нарастает и в большинстве случаев, школа перестает делать попытки добиться от учащегося результата, поскольку бороться с ветряными мельницами себе дороже. В итоге, через два года усилиями репетиторов ученик получает кое-как проходной балл на ЕГЭ и виноватыми в этом все вокруг считают школу и ее учителей.

Поэтому для школы ОГЭ — классическое пятое колесо в телеге, поставленное поперек хода. Все увещевания учителей о необходимости учить предмет разбиваются о низкие «проходные баллы» на экзамене. И главное — смысла в массовой сдаче шести экзаменов после 9-го класса нет практически никакого.

Почему? Все просто. Если ученик остается на обучение в своей школе, ему вовсе не требуется никакого ОГЭ: школа и сама знает, на что он способен и сориентирует на обучение в 10-ом классе именно тех, кто реально будет нацелен на дальнейшее обучение в ВУЗе. Как, собственно, и происходит, и происходило всегда. А с учетом того, что по действующим нормам в случае, когда учащийся и его родители настаивают на обучении в 10 классе, а не в техникуме или ином учреждении среднего профобразования, тогда этому учащемуся нельзя отказывать! Возникает вопрос: зачем нужен ОГЭ? Единственное, где он оправдан, это при переходе ученика на обучение в среднее профессиональное учреждение, но правом обучаться в таких учреждениях у нас пользуются меньше половины учащихся. Тогда возникает другой, еще более интересный вопрос: зачем мы тратим огромные ресурсы, прогоняя через этот экзамен всех поголовно и опять-таки подменяя задачу обучения задачей подготовки к получению баллов на ОГЭ?!

Давайте теперь рассмотрим единые экзамены с организационной точки зрения. Это весьма показательно и дает яркое представление, какие бюджетные расходы и трудозатраты несут школы и местные органы управления для проведения придуманного Рособрнадзором «независимого испытания».

Казалось бы, чего сложного — провести экзамен. Но параноидальное недоверие к учителю заставляет Рособрнадзор придумывать такие механизмы «защиты от коррупции», что их описание занимает многие сотни страниц инструкций, регламентов и нормативов. Дети ходят в сопровождении учителя в чужую школу, там их встречают не только металлоискатели и видеонаблюдение, но и целая армия сотрудников «пункта приема экзамена»: дежурные на входе, дежурные на этажах (сопровождающие в туалет), по два ответственных (из разных школ, друг друга не знающих) в каждой аудитории, технические специалисты, медик, общественные наблюдатели (тоже из числа работников школ района — кого еще назначить-то в рабочее время сидеть и «наблюдать»), руководитель пункта… Всего на один пункт приема ОГЭ, например, с 8 аудиториями, работает не менее 25 — 30 человек. Это только те, кто вне рамок своего рабочего времени (!!! — эта работа должна, по закону, оплачиваться отдельно!!) сопровождают каждый экзамен. И происходит это почти полтора месяца — с 25 мая по 7 июля раз в каждые два — три дня, практически без выходных. Параллельно на проведение экзамена работают ответственные от районов, штаб уровня города, региона, страны… Потом наступает время проверки работ, и тут подключаются немаленькие по численности группы экспертов, работающих в жесточайших условиях цейтнота (работа экспертов идет практически круглосуточно) и тотального контроля.

Сказанное — это расклад только по кадровому обеспечению единого экзамена, и, если кто-то все еще думает, что учителя все лето отдыхают, может легко убедиться в обратном, посмотрев график проведения экзаменов. Сегодня у директоров школ, являющихся основными «поставщиками кадров» для игрищ Рособрнадзора, одним из самых болезненных является вопрос соблюдения трудового законодательства в части рабочего времени учителя: занятым на экзаменах учителям зачастую просто не обеспечить положенного по закону отпуска!

При том, что работников школы для проведения экзамена вызывают на работу ради исполнения унизительной роли надсмотрщиков и рутинных «ответственных в аудитории». Суть этой «работы», в основном, сводится к тупому прочтению инструкции перед экзаменом и сидению в аудитории в течение 3-х — 4-х часов без права даже открыть для чтения книгу. Иным достается «право» сопровождать учеников до туалета и обратно. Эта «высокоинтеллектуальная» деятельность более всего «подходит» квалификации учителя и его профессиональной роли. Видимо мы, как богатая страна, вполне можем себе позволить использовать в качестве надсмотрщиков сотрудников с высшим педагогическим образованием и внушительным опытом работы… Кстати, результатом использования учителей для проведения экзаменов в последние годы стало и то, что школы практически лишены возможности полноценно заниматься планированием работы на следующий год и методической работой, поскольку администрация школ в начале лета занята организацией экзаменов, а учителя только и успевают, что бегать между пунктами проведения экзаменов то в качестве надсмотрщиков, то в роли сопровождающих по дороге к месту проведения экзамена.

Не менее эпично выглядит техническое и организационное сопровождение единого экзамена. Разрекламированное «сокращение расходов» на доставку КИМов из Москвы в регионы путем перехода на их печать в аудиториях, принимающих ЕГЭ, повлекло за собой трудно оценимые расходы регионов на закупку оборудования, обучение персонала, обеспечение бумагой и картриджами… По факту, расходы на печать КИМов просто переложили из федерального кошелька в региональный, но зато с каким пафосом! При том, что печатать КИМы на принтере в разы дороже, нежели в типографии! А покрывает ли расходы на местную печать экономия на транспортировке КИМов из Москвы, а также расходы на обслуживание всей той техники, которая нужна на местах для этой работы, неведомо. Никто не считал. Как не считал и стоимости «уникального КИМа» для каждого ученика, выдаваемого сегодня. Объяснений, почему нельзя выдать случайный вариант задания прямо в аудитории, а не городить огород с подготовкой личного КИМа, найти не удалось. Видимо, так проще обосновать бюджетные расходы, другого объяснения на ум не приходит.

В случае с ОГЭ есть еще один красочный организационный и финансовый эпизод, который показывает, куда может развиваться в перспективе и ЕГЭ. Как мы видим на примере некоторых из сдаваемых в форме ОГЭ предметов таких, как химия, физика, иностранный язык и информатика, а также устный экзамен по русскому языку, апробированный в этом году, Рособрнадзор все больше и больше ищет способы и обоснования для раздувания бюджетных расходов на свои экзерсисы.

В частности, организация указанных экзаменов требует наличия оборудования (например, компьютерных классов) и специальных условий для проведения лабораторных работ по физике и химии, а также присутствия на экзамене дополнительного персонала — лаборантов, технических специалистов. Причем мест в аудиториях и количества индивидуальных наборов реактивов, например, для химии, должно хватать всем, заявившимся на экзамен, вне зависимости от того, собираются они сдавать лабораторную часть работы или нет. Аналогично и с компьютерами на информатике: ради двух заданий так называемого «повышенного уровня сложности» всем участникам надо предоставлять места в оборудованном компьютерном классе. Особняком стоит экзамен по иностранному языку: он проводится в два дня, второй из которых организуется в компьютерной форме с числом посадочных мест в специально оборудованной аудитории не более 4-х человек (!)…

Все вышесказанное делается ради эфемерной «независимой оценки знаний» и «борьбой с коррупцией». При том, что, например, текущий учебный год ознаменовался очередным, подтвержденным многими учителями и учениками, скандальным распространением в интернете решений заданий по профильной математике и химии. В данном случае распространялись не сами задания, а экспертные оценочные материалы, которые позволяли решить задания из «сложной части» экзамена. А ведь еще недавно Рособрнадзор увещевал, что с утечками в их ведомстве покончено навсегда… Вспоминается детская прибаутка: «Мыло и мочало — начинай сначала»…

Стоит ли продолжать речь о влиянии вполне заслуживающего статуса «главраспил-ведомства» страны Рособрнадзора на образование и о том, какой задаче подчинена его деятельность, сколько она стоит и к каким результатам для нас, общества, приводит? И главное — есть ли выход из сложившегося положения дел?

Думается, что есть. Надо просто внимательно посмотреть на систему образования и ответить на один простой вопрос: а зачем она нужна, на какие цели должна работать? И все встанет на свои места.
А если, как мы слышим сегодня, свой крайний президентский цикл Путин намерен акцентировать внимание на внутренней политике, то к началу этой работы его Администрации надо было не только разобраться в том, почему школа и ВУЗы «не дорабатывают», но и подготовить предложения о том, как решать накопившиеся проблемы. Отсюда и появление ФАНО, и перестройка Академии наук, и изменения в персональном составе руководства ведущих педагогических ВУЗов страны и многие другие, не столь заметные для широкой общественности, но весьма значимые изменения.

Что мы видим? В сравнении с началом предыдущего президентского цикла в отрасли образования практически полностью изменился «элитный ландшафт»: все известные нам авторы и глашатаи либеральных реформ в образовании оказались отодвинуты на вторые и даже более далекие роли. Фактически все: Фрумин, Асмолов, Кондаков, Семенов и далее по списку — перестали мелькать в качестве основных «экспертов» на различных заседаниях в Министерстве, а их ставленники и соратники отправились из теплых министерских кресел работать «в поля»: кто-то в регионы, кто-то в «Сириус» и «Артек», а кто-то и вовсе на преподавательскую деятельность.

Показательны, кстати, и изменения, случившиеся в структуре ряда подведомственных Минобрнауке учреждений, еще недавно влиятельных и знаковых. Так, например, в декабре 2017 года был реорганизован ФГАУ ГНИИ ИТТ «Информика» (организация, долгое время отвечавшая за информатизацию в образовании), а в феврале 2018 года также «реорганизации» (читай — ликвидации как самостоятельной единицы) подвергся «Федеральный институт развития образования», возглавляемый Асмоловым и до последнего времени бывший одним из главных источников всех реформаторских идей в образовании. И это, пожалуй, самое чувствительное из «непубличных» изменений в системе образования последнего времени.

Обращает на себя также внимание смена руководства Федеральных педагогических ВУЗов — МГПУ и РГПУ им. Герцена, произошедшая уже при новом Министре. И если в Московском Государственном Педагогическом Университете господина Семенова уволили почти сразу и также быстро ему нашли замену из «стана консерваторов», то в Петербурге борьба за кресло ректора продолжалась больше года и в ней активнейшим образом участвовал Николай Кропычев (Ректор СПб ГУ), известный своей идейной близостью к либеральному клану, а так же симпатиями к команде Ректора НИУ ВШЭ Кузьминова и их идеям про то, каким должно быть образование в нашей стране.

То есть даже на внешнем, публичном «контуре» образовательных элитных групп за последние два года произошли явные, если не сказать кардинальные, изменения. Но говорить о том, что «консерваторы» победили и новый — старый Министр Просвещения теперь может спокойно начинать работу по наведению порядка в образовании, не приходится. Что доказывает со всей очевидностью разгоревшийся накануне выборов Президента скандал с принятием новых, отчасти консервативных, Федеральных образовательных стандартов (ФГОС). Попытка их принятия была встречена воем и криком со стороны «отлученных» Асмоловых и Ко, и под давлением «общественности» отложено на лето. Так что элитная схватка с этой группировкой еще продолжается. Но интереснее и важнее другое.

Дело в том, что в системе образования, помимо двух названных «групп влияния», а именно — консервативных представителей национально ориентированной промышленности, науки и части местных элит и противостоящих им, «глобально» настроенных экономистов, бизнеса и чиновников, за последние полтора десятка лет сформировалась «третья сила» — молодая и очень активная группа «интересантов». Их олицетворением является Рособрнадзор и все те, кто «кормится» от его деятельности. Имя им — легион: государственные и негосударственные структуры, связанные так или иначе с организацией и проведением Государственной итоговой аттестации (ОГЭ и ЕГЭ), Всероссийских проверочных работ (ВПР), издатели учебной литературы и пособий к тем же ЕГЭ и ВПР, частный и корпоративный бизнес, зарабатывающий на подготовке к проводимым экзаменам и проверкам… и, как говорят, «на закуску», по мелочи — все, кто заняты лицензированием образовательной деятельности, аккредитацией, независимой оценкой качества знаний, рейтингами, антикоррупцией и т.д…

Поле жизненных интересов и деятельности этой очень немалочисленной группы — это настоящий Клондайк в буквальном, финансовом смысле! Причем разрастающийся год от года как раковая опухоль на теле системы образования: достаточно взглянуть на растущее число проверочных работ и всевозможных «контрольных мероприятий» (помимо ЕГЭ и ОГЭ), организуемых по линии Рособорнадзора.

Поэтому не удивительно, что при формировании нового состава Правительства и его структуры, этой молодой (и потому агрессивной, нацеленной на быстрое достижение своих целей), очень деловой элитной группе удалось пролоббировать решение, по которому Рособрнадзор оказался выведен из-под контроля Минобрнауки в отдельное самостоятельное ведомство и переподчинен, по сути дела, Премьеру, которого довольно сложно заподозрить в понимании проблем образования.

А это означает, что господин Кравцов (руководитель Рособрнадзора, сохранивший свой пост) становится начальником как для школ, так и для ВУЗов. Ведь именно он со своей командой, а не Васильева со своей, будет определять, какие экзамены и проверочные и с какой частотой будут сдавать ученики и студенты. Попутно он же будет раздавать лицензии и государственные аккредитации ВУЗам. Так что переоценить степень влияния этого ведомства на систему образования просто невозможно, при том, что оно не подчиняется в новой структуре Правительства ни Министерству Просвещения, ни Министерству Науки.

Перед молодым и амбициозным, почувствовавшим запах силы, Кравцовым и его коллегами открывается совершенно грандиозное, непаханое поле для умножения усилий по «повышению качества образования» через тотальный контроль всех: учеников на ОГЭ, ЕГЭ и ВПР (а можно и еще что-то придумать потом), школ и ВУЗов — через механизмы лицензирования и аккредитации, учителей и преподавателей — через инструменты «учительского роста» и квалификационные испытания раз в пять лет. А обладая статусом прямого подчинения только Правительству, Рособрнадзор, по факту, получает еще и возможность законодательной инициативы, что позволяет ему манипулировать последним как для получения новых бюджетов, так и для расширения сферы своей деятельности и форм контроля.
И все это исключительно «токма ради пославшей мя жены…», как говорил Отец Федор в незабвенных «12 стульях», то есть «ради повышения эффективности и качества образования»… Глядя в искренние глаза Кравцова, всякий раз произносящим эту мантру, мы, бесспорно, ему верим вместе с Правительством и Премьером… Нам ничего иного не остается.

Наверняка читатель (и Председатель Правительства) скажет: но это же логично — вывести контролера из подчинения у тех, кого он будет контролировать! Да, разумеется, это очень правильно. С одной оговоркой: кто будет контролировать контролеров? Медведев? А контролеров над контролерами? Путин? И на чьи интересы, кроме интересов контролеров, будет работать школа и ВУЗ? Если мы спросим сегодня у людей из системы образования, они в один голос скажут: Рособрнадзор со своими проверочными процедурами уже сейчас, до всех этих реформ, работал против здравого смысла, интересов образования, ученика и общества. Их деятельность шла всегда вразрез с деятельностью школы и уничтожала учителя, превращая его в начетчика в стенах школы и репетитора за рамками уроков. Если это так, тогда зачем давать этому ведомству еще большую власть над образованием, не слишком ли это рискованно?

К слову сказать, повышение статуса Рособрнадзора — уникальный случай, поскольку ни в отношении Федеральной службы по надзору в области здравоохранения, надзорным ведомствам по труду и занятости, пожнадзору или даже налоговой службе (!!) так не повезло: все они остаются в подчинении соответствующих Министерств! С чего бы такая честь Кравцову и его подчиненным?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, придется разобраться с тем, какое значение играет контроль в образовании и как он влияет на жизнь школы и ВУЗа. И почему у этого ведомства оказались столь мощные лоббистские позиции…

продолжение следует…