Учебный год закончен и по стране прокатилась очередная волна экзаменационных переживаний. У разных людей они были разные: дети и родители волновались — удастся ли получить вожделенные для поступления баллы и оценки, учителя — не получат ли их ученики результаты ниже ожиданий, директора школ — не останется ли кто-то без аттестатов из-за проваленного экзамена. Люди не из образовательной среды также с интересом следили за событиями — какие еще скандальчики нас ждут…

Итоговая аттестация в форме ОГЭ (после 9 класса) и ЕГЭ (после 11-го) кажется стала уже привычной процедурой, даже скучной, пожалуй — ничего вроде нового. Внешне — да. А «внутри» — это далеко не так.

Невооруженным взглядом можно узреть повышающуюся год от года активность Рособрнадзора и региональных управлений образованием в части увеличения числа контрольных процедур, проводимых в школе. И хотя представители Рособрнадзора и утверждают на словах, что «на детей не должно ложиться слишком много проверок», но на деле выходит обратное: число обязательных экзаменов в форме ОГЭ в ближайшее время дойдет до 6-ти (в этом году их было уже четыре), а в «невыпускных» классах (4-х, 8-х и некоторых иных) обязательными становятся «Всероссийские проверочные работы» (ВПР).

В итоге, если посмотреть календарь всевозможных проверок и контролей всех уровней, а также добровольно-обязательных олимпиад, конкурсов, презентаций, первенств и прочих форм деятельности (включая профориентационную работу, воспитательную, внеурочную…), получается, что на освоение учебного материала в году у учителя с классом остается времени «с гулькин нос». И ведь не откажешь начальству — крутись как хочешь, а результат и на ВПР, ОГЭ и на олимпиадах школе (району, поселку, городу — всем) нужен!

Отсюда, помимо скрытого от глаз «отъедания» учебного времени от урочной деятельности, проистекают несколько проблем:

• учителя вынуждены учить, по большей части, не столько предмету, сколько умению сдать ВПР, ОГЭ, ЕГЭ и подталкивать детей не к учебе, а к участию в конкурсах, олимпиадах и прочих «экодесантах»;
• на все приносящие статистический результат мероприятия привлекаются, как правило, дети, у кого есть какие-то успехи, что заметно увеличивает для них и без того не маленькие нагрузки. Оборотная сторона этого же процесса — отвлечение от работы с «середнячками» и отстающими. В итоге, если применять экономическую терминологию, децильный коэффициент, то есть разрыв между успешными и «остальными», растет, а на родителей падает дополнительная финансовая нагрузка (репетиторы нынче не дешевы);
• при сокращении учебных часов по ряду предметов, а также ранней профилизации (уже с 8-го класса, а то и раньше) и, как следствие, подготовке к конкретным экзаменов «по выбору» — снижается внимание на «непрофильных» предметах. Ученик лишается «права на ошибку выбора», возможности скорректировать учебную программу, остается заложником ЕГЭ.

Отдельный сюжет — экзамены в 9-м классе и ВПР.

Основная идея, ради которой руководители Рособрнадзора лоббируют расширение внешнего контроля за деятельностью школы ( а ОГЭ и ВПР это и есть такой контроль), озвучивается как «повышение качества образования» через внедрение внешнего независимого контроля на разных этапах учебной работы и «создание единого образовательного пространства», так как контроль, дескать, единый. Эти тезисы звучат привлекательно и, видимо поэтому, принимаются Минобрнауки и обществом без какого-либо научного обоснования и пилотного внедрения. Это очень показательно, поскольку в свое время, при внедрении ЕГЭ хотя бы создавалась видимость «апробации». Сейчас этого не нужно — что сказали люди из Рособрнадзора, то и хорошо! Они же профессионалы, кто с ними поспорит!

Осмелюсь поспорить и начну с ОГЭ.

Основной государственный экзамен, проводимый во всероссийском масштабе, по большому счету, нужен только потому, что по окончании 9-летнего обучения в школе учащийся получает первый в своей жизни документ об образовании — аттестат об основном общем образовании. Поэтому, следуя активно пропагандируемому тезису о необходимости «независимости оценки результатов обучения», собственно, и возникла Государственная итоговая аттестация в форме ОГЭ.

Но на секундочку, давайте зададим себе вопрос: с чего вдруг, с какого перепугу, школу с недавних пор полностью лишили права самостоятельности в оценке результатов обучения и выдачи своих дипломов? В дипломе (или аттестате) указывается кто его выдал, иными словами — кто несет ответственность за обучение владельца документа об образовании. Именно поэтому во все времена дипломы одной школы котировались (и по сей день котируются, не смотря на ЕГЭ и ОГЭ) выше, а другой — ниже. И это в образовании — норма. Но теперь нет, для получения аттетстата после 9 класса нужен ОГЭ, без успешной сдачи которого документа не получишь!

Хочется понять, почему мы разрешаем ВУЗам и учреждениям среднего профессионального образования самостоятельно выдавать документы об образовании, без всякой «внешней оценки результатов», а школы лишили этого права? Они что — особые, убогие что-ли? Такие же государственные учреждения, так же проходят государственную аккредитацию и регулярно проверяются органами управления образования. Работают в них люди с профессиональным образованием, ничем не отличающиеся от педагогов в других учреждениях. Контроль к ним в части их деятельности весьма и весьма строгий, не меньше чем к остальным. Но им почему-то нет доверия, их учащихся надо обязательно контролировать и, желательно, почаще.

Замечу, на полях, что фактическая необходимость в аттестате об основном общем образовании, проглядывается только в отношении тех учащихся, кто выбирает в качестве продолжения обучения организации среднего профессионального образования, а это в нынешней конъюнктуре рынка — меньше половины (точнее, 44% по информации Вице-премьера Правительства, Ольги Голодец). Для остальных этот документ — чистая формальность, поскольку учиться до получения общего среднего образования (обязательного для всех) они продолжают в школе, пусть даже и не своей. Кстати, при переходе из школы в школу оценки можно посмотреть и в передаваемом в новую школу личном деле ученика, что даже информативнее, поскольку в нем, в отличии от диплома, есть оценки за все классы, то есть видна динамика успеваемости.

Таким образом, возникает вопрос о фактической, признаваемой государством, дискриминации одного из уровней образования в стране. Можно ведь эту ситуацию и так трактовать: государство признает, что у нас есть «сирые и убогие» школы, они учат кое-как, но государство, с целью обезопасить общество от некачественной работы и коррупции в форме торговли школьными дипломами, вводит «независимую оценку», дабы гарантировать обществу защиту от этих злодеев (учителей, завучей и директоров). Им, вы же понимаете, доверия нет — сплошь коррупционеры и жулики!

Но вернемся к государственной итоговой аттестации после 9-го класса.

Сейчас это не один, а 4 экзамена: русский и математика, плюс два по выбору ученика. Причем, в отличие от ЕГЭ, результаты ОГЭ влияют на итоговую оценку в дипломе, что тоже весьма показательно: Рособрнадзор считает свою оценку знаний ребенка, проведенную в обезличенной форме единой аттестационной процедуры объективнее оценки, заработанной ребенком за время обучения и выставленной учителем, знающим ученика и все его успехи и проблемы.

И тут важно понимать, что в случае с ОГЭ, то есть с оценкой результатов обучения по итогам 9-класса, мы имеем дело с подростками 15 — 16 лет, для большинства из которых, в силу возрастных психологических особенностей, целенаправленная учебная деятельность по освоению предметов (в первую очередь, «по выбору»), по существу, только начинается в 9-м классе. А выбор предмета экзамена для них — это и выбор будущего профиля обучения, если следовать логике Федерального образовательного стандарта. То есть, ОГЭ становится еще одним инструментом жесткой ранней профилизации, о проблемах которой писалось ранее.

Кроме этого, жесткий контроль обезличенной формы экзамена имеет как очевидные положительные стороны (не спишешь, нет личностного фактора «любимчиков» и пр.), так и отрицательные — нет учета индивидуальных особенностей ученика, нарочитая жесткость экзамена оказывает серьезное психологическое воздействие на ребенка, и т.д…

На мой взгляд, «архаичная» очная форма устного экзамена с участием независимой комиссии, в которой мог принимать участие и имел голос педагог — была более гуманной и объективной формой проверки знаний. И ведь с коррупцией в такой форме проведения аттестации бороться сегодня совсем легко: достаточно просто вести видеозапись экзамена. Но нет — даже говорение в иностранном языке проверяем дистанционно, усложнив процедуру приема экзамена невообразимо. Ученик два дня ходит по пунктам приема экзамена (сначала — отвечает на бланках, второй день — «общается» с компьютером, записывая свои устные ответы), а потом звукозапись слушают эксперты. Получатся — та же комиссия, только не имеющая возможности, например, задать уточняющие вопросы, увидеть свободно ли ученик владеет материалом, или способен только продиктовать заученное. Добавьте к этому чисто организационные сложности: количество занятых в процедуре людей, техники, то есть — ресурсов (денег наших с вами, в конечном счете).

В контексте ОГЭ отдельно хочется отметить проблему «единства образовательного пространства» (которую, якобы, решают ЕГЭ, ОГЭ и ВПР) — ее преподносят в последнее время как ключевую, очень важную. Даже Президент об этом заговорил не так давно.

Любопытно, что чиновники Рособрнадзора умело повернули этот, бесспорно верный посыл Путина, в свою пользу и никто им по рукам за это не дал. Дело в том, что единым (как-бы «единым» — об этом позднее) контролем проблему единства образовательного пространства не решить. Тут нужна системная, грамотная работа на разных направлениях и начинать надо не с контроля, а с изменения учебных программ, а еще раньше — государственного образовательного стандарта. Ведь именно он, ФГОС, своими размытыми и читаемыми как угодно формулировками в части требований к содержанию учебных дисциплин, позволяет существовать в «единой системе образования» школам одинаковым по названию, но совершенно разным по качеству получаемых учениками знаний!

Но Рособрнадзор на это отвечает по-райкински: «мы пришиваем пуговицы! к пуговицам претензии есть?». Честно говоря, есть.

Невозможно сделать объективной оценку по предмету при наличии десятка разных «рекомендованных к использованию» учебников. Не спасает даже единая классификация вопросов и тем («кодификаторы экзамена»). По сути дела, введение кодификатора и представление публике «образцов заданий» или «единого банка заданий», заставляет учителя, выпускающего ученика на экзамен, ориентироваться не на содержание учебника (обязательного для работы, что все жестче контролируется, кстати), а маневрировать между ним и теми фактическими требованиями, которые предъявляет Рособрнадзор на экзамене.

При этом попытки, вполне разумные, вернуться к единому учебнику по предмету утыкаются с издательское лобби: как только начинается разговор о едином базовом учебнике — тут же начинается вселенский вой о том, что мы лишаем учителя выбора и что «не может быть одной правды, особенно в гуманитарных дисциплинах». Хотя, как известно, кто-то из древних (бытует мнение, что Тутанхамон) утверждал обратное.

Осмелюсь утверждать, что без единого учебника (базового, основного), как и без единообразно читаемого «стандарта» не может быть никакого «единого образовательного пространства» и «единого экзамена». Это все равно, что пытаться создать систему мер и весов, но при этом в каждом регионе иметь собственные «региональные поправки» к ней. Друзья, давайте признаемся, что законы метрологии — науки о мерах, в образовании так же применимы и работают, как и в иных областях жизнедеятельности!

И это о собой очевидностью подтверждает попытка Рособрнадзора наладить всероссийский промежуточный контроль успеваемости, так называемые ВПР (всероссийские проверочные работы).

Если кто не знает, проходят они в следующем режиме: в назначенный день школы скачивают с сайта организаторов КИМы (контрольно-измерительные материалы), распечатывают их и самостоятельно проводят тестирование. Проверку работ также проводят сами учителя, а результаты (сводные, обезличенные) — передают в Рособрнадзор.

Организаторы ВПР настаивают на том, чтобы результаты проверочной работы… не влияли на текущие оценки ребенка (зачем тогда учителю нужно этим заниматься — не вполне ясно). Рособрнадзор считает эти проверки «мониторинговым исследованием успеваемости», которое влияет только на показатели школы, района и города в глазах начальства и на публичные рейтинги школ. Чистая бюрократия, не имеющая никакого смысла для учебного процесса!

Отдельно следует отметить, что качество КИМов для ВПР вызывает еще больше вопросов, нежели качество и содержание КИМов ЕГЭ и ОГЭ. И это вполне оправдано: если с заданиями ЕГЭ и ОГЭ, как итоговыми процедурами, еще можно как-то определиться, то с перечнем заданий всероссийского промежуточного контроля посреди года — совершенно невозможно. Ведь все школы (и даже разные учителя в одной школе) работают по собственным рабочим программам и могут использовать с десяток разных учебников по одному предмету! Темп изучения материалов и порядок тем может быть в разных классах разный — это определяется учителем, исходя из специфики класса и даже является обязательным требованием. Для этого каждый учитель переписывает свою рабочую программу ежегодно и вносит коррективы в нее по ходу года, оформляя кучу объяснительных бумажек, что, кстати, тоже вызывает массу вопросов, поскольку эту очень трудозатратную работу никто дополнительно не оплачивает.

Таким образом, когда учитель получает в день экзамена распечатанный вариант ВПР и видит темы, которые его ученики в глаза не видывали, а статистику школе портить нельзя, что он делает, как вы думаете? Правильно — сводит на «нет» все усилия составителей КИМов, помогая детям решать задания. Зачем всем создавать проблемы — и детям травму наносить и школу в рейтингах опускать и создавать условия, чтобы директора «костили» на всех совещаниях в отделе образования?

Вот только не ясно, неужели в Рособрнадзоре и в Министерстве образования не знают об этом? Думаю — знают. И придумывают все новые и новые «загогулины» в организации ВПР, лишь бы оправдать затраты на эту, совершенно не нужную в учебном процессе процедуру. И нет ответа на вопрос, с которого я начинал: почему мы перестали доверять учителю и школе?

Но чиновников, по всей видимости, не интересует собственно учебный процесс, да и результат их интересует только статистический. Иначе как объяснить, что итоговые результаты ЕГЭ, ОГЭ и ВПР у нас год от года только «улучшаются»? Чиновники говорят: повышается качество образования. Извините, не верится! Реальный уровень образования не дает никакой положительной динамики по мнению педагогов ВУЗов, с которыми мне доводилось общаться. У меня объяснение иное — статистика врет, поскольку чиновникам надо, чтобы она давала положительную динамику и это достигается манипуляциями с КИМами, системой начисления баллов и прочими скрытыми от глаз общественности технологиями подсчета. На примере ВПР это было доказано.

Какой вывод можно сделать из сказанного?

На мой взгляд, один: мы с вами, все вместе, родители, учителя, руководители органов управления образованием, то есть — общество, сейчас проходим экзамен на адекватность, честность и, не побоюсь пафоса, гражданскую позицию. Ведь если продолжать закрывать глаза и молчать, видя как бюрократия съедает образование (школу, в частности) изнутри, скоро мы увидим как Рособрнадзор начнет распускать свои «щупальца контроля» в среднее и высшее образование: мотив понятен — чем больше контроля, тем больший бюджет надо освоить.

И вопрос даже не в самом расползающемся в разные стороны контроле, а в том, что на реальные результаты такая бюрократическая машина, как мониторинги Рособрнадзора и государственная итоговая аттестация, повлиять все равно не может. Качество достигается только системной работой, где контролю должно быть отведено свое место, подконтрольное обществу в том числе. Бесконтрольность контроля — это коррупция, выросшая до уровня Федерального агентства и паразитирующего на государственном бюджете.

Поэтому как общество ответит на этот экзаменационный вопрос — таким образование у нас и будет: либо начнет исправляться, либо скатится на «двойку» окончательно.